Сопротивляйтесь могущественным старикам и беззаботным молодым

[Далее приводится глава из книги Томаса Харрингтона «Измена экспертов: Covid и дипломированный класс».]

Поиск истины всегда труден и глубоко связан с вопросами социальной власти. Как подсказывает старая поговорка об истории, которую пишут победители, сильные мира сего действительно обладают чрезвычайно сильной способностью распространять и контролировать то, что выдается за реальность на публичных площадях. И, как я уже говорил ранее, они используют эту прерогативу, чтобы усердно создавать изображения и истории, которые изображают их и политику, которую они продвигают, в самом положительном свете. 

Столь же важной, как и их способность распространять схемы «реальности», является их способность исчезать те дискурсы, которые угрожают подорвать их эффективный контроль над тем, что реально, например, убийство невинных крестьян, которое позволяет определенной подгруппе привилегированного класса для дальнейшего расширения своей сферы финансового и политического контроля внутри культуры.  

Эту услугу по исчезновению чаще всего оказывают профессиональные историки и журналисты, которые, хотя им и нравится осыпать себя похвалами типа «интеллектуально беспристрастный» и «яростно независимый», чаще всего вполне довольствуются тем, что не показывают публике, что делают сильные мира сего. не хочу, чтобы это увидела публика. 

Именно в ответ на систематическое замалчивание прошлых преступлений и злодеяний в Латинской Америке за последние 3 или около того десятилетия 20-го века возник жанр литературы свидетельских показаний.^th век. Идея заключалась в том, чтобы в максимально возможной степени устранить роль явно коррумпированных посреднических институтов в создании направляющих социальных историй или дискурсов. 

Как? 

Разыскивая тех, кто пережил насилие, обрушившееся на них со стороны богатых и их добровольных сообщников в государстве, слушая их истории и делая эти истории доступными для аудитории за пределами непосредственного социологического пространства жертв. Считалось, что таким образом бессильные сохранят историю, которая в противном случае могла бы быть забыта, займутся достойным процессом возражения своим мучителям и напомнят тем, кто находится у власти в других местах, о необходимости исправить свое тяжелое положение. 

Что не нравится? 

Разве не это во многих отношениях те из нас, кто пишет о скрытых разрушительных последствиях борьбы с Covid, фактически пытаются сделать в эти времена безудержного социального разрушения и институционального разложения? 

Казалось бы. 

Однако, к сожалению, не все движения остаются верными первоначальным взглядам своих основателей. По мере того, как похвальный дух литературы, посвященной свидетельствам, распространился от факультетов латиноамериканских исследований до других гуманитарных дисциплин в университетах США, что-то в этом процессе потерялось. 

То, что начиналось как попытка расширить наше понимание прошлого, стало чем-то совершенно другим в руках все более пробуждающихся потомков первоначальных сторонников свидетельских показаний. Это нечто характеризовалось двумя тревожными, а если вдуматься, и откровенно нелепыми предположениями. 

Во-первых, те, кто стал жертвой коррумпированных посреднических институтов, всегда говорят безоговорочную правду. Во-вторых, эти свидетели прошлых преступлений и те, кто пропагандирует их голоса, сами по себе врожденно свободны от низменных стремлений к власти и влиянию, которые оживляли жизнь тех, кого они считают своими мучителями. 

Спроси себя. Является ли то, что вы являетесь жертвой, гарантией того, что человек никогда не будет использовать все имеющиеся в его распоряжении инструменты, включая само свидетельство, для того, чтобы наполнить свой счет социальной властью и престижем? 

Конечно, нет. 

Тем не менее, если мы оглянемся вокруг, то увидим, что это разъедающее представление, которое радостно игнорирует многочисленные свидетельства человеческой склонности к самообману и самообману, в наших публичных разговорах практически не оспаривается. И в тех немногих случаях, когда указывается, что самозваная жертва может также быть лживым и бесстыдным искателем власти, те, кто поднимает этот вопрос, растаптываются организованной онлайн-толпой. 

В результате люди с интеллектуальной добросовестностью, то есть те, кто посвятил себя калибровке добра и зла во всех интеллектуальных и социальных предложениях, независимо от их племенного происхождения, все больше боятся поднять голову над парапетом. 

Что еще более важно и пагубно, оно консолидировало – если использовать термин, разработанный в контексте многочисленных военных переворотов в Испании 19-го века – культуру pronunciamiento во всей нашей гражданской, интеллектуальной и научной сферах.

Если «я» «заявляю», что те, кто не добивается справедливости по моим самоназванным сексуальным, медицинским или личным причинам, с пылом, которого «я» и мои избранные союзники решили, что это заслуживает, то «они» могут совершенно справедливо быть назван злостным ненавистником и угрозой социальному миру. И если они откажутся принять это название, «я» и мои кадры имеем полное «право» вызвать толпу и фактически изгнать ее с общественной площади. 

Становится хуже. 

Неудачные уроки этого ублюдочного развертывания свидетельских показаний не остались незамеченными власть имущими, которые, конечно же, всегда ищут новые методы для расширения приобретения социального и финансового капитала. 

Видя безудержный успех онлайн-накопления власти произношение в течение последних 6 лет или около того они приняли его в качестве одного из своих основных инструментов управления. Зачем приводить аргументы, если можно просто выдвинуть свое собственное суверенное и неопровержимое личное «свидетельство» об истине? 

Таким образом, мы имеем дело с продолжающейся реальностью петли обратной связи между этими сверхмощными движущими силами и шейкерами и тридцатипроцентной армией авторитарных «либеральных» коричневорубашечников, которые чрезмерно широко представлены в наших культурных учреждениях. 

Когда вы оспариваете позицию, предложенную той или иной стороной этого двуглавого монстра, по существу, они не чувствуют необходимости отвечать на вопрос каким-либо осмысленным образом. Скорее, они просто передают спрашивающего якобы неоспоримому авторитету другой главы зверя. Цель этой повторяющейся инсайдерской игры в метки, конечно, состоит в том, чтобы убедить тех из нас, кто находится за пределами страны, в бесполезности оспаривания их указов. И, к сожалению, это работает со многими. 

Но что происходит с теми, кто после всех этих попыток запугать их до неуместности продолжает задавать дерзкие вопросы? 

Что ж, именно здесь мы видим, пожалуй, самое гротескное присвоение вдохновленных благородством практик свидетельского обряда: зрелище, когда самые могущественные из нас изображают себя конечными жертвами мира, закладывая таким образом основу для эффективного изгнания тех, кто отказывается преклоняться перед их не имеющими доказательств или опровергающими их личными представлениями «истины». 

Это то, что сделал Фаучи, когда объявил себя бедным, несправедливо вооруженным эмиссаром «самой науки». И это было то, что клика Байдена, полностью поддерживаемая огромным репрессивным аппаратом Глубинного государства, делала на каждом шагу, сначала с 6 января.^th протестующие, затем непривитые, а теперь кажущееся большинство граждан, отказывающихся признать провиденциальную природу его президентства. 

Не заблуждайтесь по этому поводу. Это собачьи свистки, призванные дать 30-процентной армии отказников возможность творить чудеса в предстоящей кампании по дальнейшему устранению несоблюдения требований.  

СвидетельствоСвидетельство, или свидетельство, как я перевел это по-английски, было очень благородной и необходимой попыткой спасти и распространить исчезнувшую историю многих жертв военного правительства и экономической мощи в новейшей истории Латинской Америки. После того, как она по праву закрепилась в американской академии, ее похвальный акцент на расширении хора голосов, участвующих в создании исторических записей, привел к тому, что она распространилась, как лесной пожар, на другие гуманитарные дисциплины. Плодов его было много. 

Но где-то по пути это стремление расширить наше понимание прошлого было захвачено академическими циниками, которые увидели в превознесении личности способ эффективно мобилизовать власть, не проделывая тяжелую работу по убеждению других в мудрости того или иного подхода. их интерпретации или их политические рецепты. 

Еще более тревожно то, что те же самые циники начали открыто поощрять студентов избегать споров и полагаться на якобы неоспоримую реальность своих личных историй, а также на свои личные, хотя зачастую и гротескно плохо информированные, интерпретации прошлого. 

«Например, я чувствую…» сегодня, возможно, является единственной наиболее часто произносимой фразой в наших классах в колледже, и, похоже, в постоянно растущем проценте нашей «образованной» молодежи. 

Поскольку этих студентов часто не заставляли структурировать аргументы в горниле классной комнаты (вместо этого им разрешалось заменять их личными свидетельствами, укоренившимися в обломках популярной культуры и пробужденными ортодоксами, для упорядоченного аргументативного дискурса), они не знают, как или почему они должны требовать таких отточенных объяснений от других. 

«Если, например, Фаучи, например, говорит, что это безопасно и эффективно, а президент, например, говорит, что мы должны сделать это, чтобы защитить уязвимых, например, чего еще вы хотите? Ты типа один из тех антипрививочников или что-то в этом роде?

Этот виртуальный диалог между безосновательными издателями указов и молодыми гражданами, не требующими аргументов, образует неблаготворный круг... в пользу, конечно, тех, кто уже обладает властью. 

Мы должны начать более упорно придерживаться своего оружия, когда и могущественные старики, и беззаботная молодежь начинают использовать гамбит «Согласись с моей версией правды или будешь изгнан». нас. Да, они будут усиливать громкость, пытаясь заставить нас съежиться и сбросить карты. Нам нужно быть с ними упрямыми и конфликтными, чего многие из нас никогда не хотели или не верили в то, что мы можем быть. 

Если мы поступим иначе, я искренне думаю, что мы наблюдаем конец как демократического республиканизма, так и идеала поиска истины через изучение.