Я стоял в лифте, ожидая, пока он достигнет пункта назначения, и размышлял о бурном путешествии, которое привело к тому, что моего отца поместили в отделение паллиативной помощи. Хотя мы все умираем, последние недели резко высветили эту реальность. Смерть — это конечный пункт назначения каждого, но обсуждать ее почти табу. Действительно, большинство людей используют эвфемизм «Уход» для обозначения смерти. Это часть нашей культуры, которую я всегда находил необычной. «Уход» подразумевает временное состояние, ведущее к пункту назначения, но где конечная точка?
Двери лифта раздвинулись, открыв современное оформление палаты в удобной для пользователя ливрее. Я был приятно удивлен, пройдя мимо функциональной гостиной и мини-кухни. Было приятно увидеть попытку очеловечить часто суровые и стерильные полы, с которыми сталкиваются пациенты в большинстве больниц.
Я нашел комнату, в которую перевели моего отца. Попытки очеловечить комнату были очевидны. Конечно, там было множество медицинских приборов, но их окружал декор, больше напоминающий гостиничный номер с большим телевизором с плоским экраном, встроенным в тумбу с деревянным зернистым узором. Через некоторое время в комнату вошла медсестра, чтобы проверить его. Медсестра, как и весь персонал, казались дружелюбными и понимающими цель этого отделения, за одним исключением — маски.
Оправданием для ношения масок и СИЗ, предоставляемых медсестрами, была распространенность Covid-19, предположительно по приказу безликого бюрократа в главном офисе, отстраненного от последствий своих действий. Трудно понять оправдание такого указа, поскольку и обращения, и госпитализации были на уровне сезонного гриппа и ниже показателей в январе, согласно отчету о респираторном надзоре за здоровьем Австралии/Нового Южного Уэльса за июнь 2024 года.
Абсурдность ситуации была выставлена на всеобщее обозрение. Это комната паллиативной помощи в палате паллиативной помощи. Прогноз моего отца окончательный. В течение нескольких дней или недель опухоль усилит свою хватку на его внутренних органах и возвестит его уход в загробную жизнь.
Это поднимает вопрос о том, какими должны быть приоритеты для человека, находящегося в паллиативной помощи. Наши приоритеты как основных опекунов — исполнить желания моего отца и, таким образом, обеспечить ему достойное, комфортное и безболезненное оставшееся время на земле.
Передачи о здоровье с 2020 года вселяли страх в моего отца. Ему не нужно было напоминать об экзистенциальной, вездесущей угрозе, нависшей над его жизнью, словно какой-то мрачный жнец, смотрящий на него. Чиновники здравоохранения убедили папу, что он наверняка умрет, если подхватит эту болезнь. Их рассказ был настолько мощным, что он не поверил в свой положительный результат теста в 2022 году. Он сидел, уставившись на результат, несколько дней, не в силах совместить свой насморк с ожиданиями жестокого конца своей жизни. Долгое время после того, как его легкие симптомы утихли, страх оставался. Он часто напоминал нам о необходимости оставаться в безопасности, не имея возможности рационально сформулировать, почему мы в опасности, просто то, что «там опасно».
Последнее, что ему было нужно в этот момент жизни, — это дополнительная доза страха.
Будьте в курсе с Институтом Браунстоуна
Поздно вечером 4 июня, когда я уже ехал домой от папы, мне позвонили из больницы. Голос на другом конце провода сказал, что у отца повышенная температура. Повышенный? Я подумал. Я только что был с ним и ничего не заметил. Голос продолжил: «Мы также проверили его на Covid, и он показал положительный результат». По правде говоря, я только что проснулся и все еще был сонный, но моей немедленной реакцией было: «Зачем вы его проверили?» «Я знаю, я просто следовал процедуре», — был ответ.
Этот эпизод иллюстрирует бессмысленность ношения масок при вирусе в медицинских учреждениях. Сотрудники больницы были в масках, но мой отец заразился тем, что, как ему сказали, было смертным приговором.
У него не было никаких обнаруживаемых симптомов. Если у него и была повышенная температура, то она была настолько незначительной, что я не замечал ее, когда держал его за руку, предплечье или похлопывал по лбу. Его единственной травмой было трехдневное носовое кровотечение, вызванное тестом RAT. Это действительно вызывало у него дискомфорт и раздражение, так как он регулярно чихал, выплевывая образовавшиеся сгустки крови.
Но папу посчитали недостойным оставаться свободным от Covid, и его наказанием стало заключение в закрытую камеру с ограниченным количеством посещений со стороны персонала, который был вынужден надевать халат, маску, щиток, фартук и перчатки, прежде чем открыть его дверь. Дополнительное время и усилия, отнятые у их задач, должны были быть значительными.
За грех положительного результата теста папа должен был отбывать наказание в изоляции, в своей комнате, которая была преобразована в одиночную камеру. Его дверь оставалась запечатанной для внешнего мира, а своевременные ответы на гигиенические, болевые и медицинские потребности моего отца прекратились. Предсказуемый результат выполнения приказов.
Полное СИЗ создало фарсовую ситуацию, когда мой частично глухой отец не мог понять, что ему говорят. Медсестра разыгрывала сложную пантомиму Кабуки, чтобы общаться с ним, но в отсутствие четкой речи и мимики это было бесполезно. Его послушное психическое состояние приводило к тому, что он кивал головой в знак согласия на каждый подразумеваемый вопрос или жест. Интересно, на что он согласился, когда рядом не было человека без маски, который мог бы обеспечить перевод.
7 июня я взломал дверь камеры отца и столкнулся с запахом экскрементов. В комнате было темно, а воздух застоялся из-за запечатанных окон. Я оставил дверь его камеры частично приоткрытой, чтобы обеспечить приток воздуха. Только Бог знает, как долго мой отец находился в таком состоянии. Через несколько секунд вошла медсестра в маске, блистательная в пластиковом арсенале, напоминающем штурмовика, и настаивала на том, что гробница должна оставаться запечатанной. Интересно, смог ли сотрудник оказать помощь с той же эффективностью, что и выполнение драконовских приказов, чтобы сцену можно было избежать, а пациент мог оставаться в комфорте и свободным от господствующего зловония.
После короткого противостояния медсестра согласилась вернуться с помощью. Мое терпение было испытано, но я считал, что проявление благодати было правильным решением. Две медсестры вернулись в полном снаряжении СИЗ примерно через тридцать минут, извинились за состояние комнаты и принялись исправлять ситуацию.
10 июня я открыл дверь в жилище отца и обнаружил его в темной, затхлой комнате. Его хрупкое тело искривилось, и он согнулся набок, его голова была повернута влево, и он смотрел на суровые белые перила безопасности, которые ограничивали его поле зрения. Свет в его глазах был таким же тусклым, как и сама комната. Жуткая сцена была столь же лишена человечности, как и безразличные бетонные стены его надежной камеры. Только Бог знает, как долго он находился в таком положении. Чтобы усугубить трагизм сцены, моя жена и дети, которые провели бесчисленные часы, с любовью ухаживая за моим отцом, с радостью сопровождали меня в этом визите.
Отчаянно пытаясь предотвратить потенциальную травму, я уговаривал отца низкими позитивными тонами и помог ему исправить положение. Я не знаю, как события повлияли на мою семью, но они отказались позволить обстоятельствам определять их реакцию. Они принесли столь необходимый свет в комнату, разговаривая с папой позитивными и ободряющими тонами. Эффект был мгновенным. Его тусклые глаза ожили, и его человечность начала возвращаться.
13 июня мой отец скончался. Мой брат был рядом с ним, когда он умер. В отличие от бесчисленных других за последние четыре года, мой отец не умер в одиночестве, а умер, зная о присутствии близких. Я отдаю должное преданности, самоотверженности и любви моего брата, которые обеспечили личный контакт. Интересно, как долго он бы лежал там необнаруженным, если бы обстоятельства были другими. Я прибыл в течение часа. Дверь все еще была запечатана. Я открыл ее и вошел; через несколько секунд пришла медсестра и снова запечатала комнату. Он был мертв, они знали это, но их первостепенной задачей было сохранить целостность его тюремной камеры. Казалось, никто не думал об абсурдности их действий, но интересно, почему такое рвение не могло быть направлено на уход за пациентами.
Некоторое время спустя мы получили свидетельство о смерти. Первой причиной смерти была указана метастатическая аденокарцинома поджелудочной железы, рак, а второй причиной был Covid-19. Должно быть, это была оплошность — не включить последствия теста RAT, которые вызвали у него гораздо больше дискомфорта, волнения и плохого самочувствия. В последнем недостойном акте общественного здравоохранения достойная жизнь и смерть моего отца были использованы в качестве статистики для поддержки нечестного повествования.
Мало кто сомневается, что то, как работают наши системы здравоохранения, нуждается в переосмыслении. Мы вкладываем большие средства и ожидаем, что они будут нам служить, но каким-то образом мы сами стали их слугами.
Опубликовано под Creative Commons Attribution 4.0 Международная лицензия
Для перепечатки установите каноническую ссылку на оригинал. Институт Браунстоуна Статья и Автор.
